Мина чуть покачивает головой — как ривенйский болванчик, который очень долго стоял в самом пыльном углу лишь для того, чтобы разбившие всё и вся дети, наконец, обратили внимание — она не знает, что ей сказать и как, мысли рвутся из самой груди и, застревая на языке, выходят изнутри тяжёлым дыханием и короткими, нервными вздохами. Теребит край подпоясанной рубашки пухлыми пальцами, мнёт её, сжимая и разжимая кулаки, и только моргает, показывая собственное присутствие. Ей страшно, как было страшно ещё пару минут назад стоять у двери, не решаясь постучаться в тренировочный зал чародеев Корпуса.

Что она здесь забыла и почему? Зачем пошла, не надеясь на справедливое обучение? Кто бы знал… Ей самой неизвестно. Но мечта пылает в груди, горит огромной северной звездой Юдекса. Это невозможно искоренить, как невозможно понять. Цель, которая у неё была ещё в круге, приносить людям благо не только в его стенах, но и за пределами. Помогать, поддерживать, сражаться.

Как только Мина обнаружила в библиотеке Скайхолда людей и эльфов с витыми гардами, в огромных глазах вновь загорелась надежда продолжить своё обучение. Не только из-за так и не сбившихся в год скитаний и пряток идеалов, но и ради самой себя. Недоучкам в столь опасном для магов мире нет места. Особенно недоучкам с пробивным характером друффало. Стоять в стороне и заниматься бумажной работой — не для неё. Она не канцелярская крыса. Не крыса совсем. Одна из «воронят мессира Лавалетта», она, в первую очередь, воин. Защитник. И уже потом маг. Вместо меча и щита в её распоряжении весь спектр плетения.

Мина сглатывает, медленно, тяжко. Она и не думала, что будет легко, учитывая все старые предрассудки между Орлеем и Ферелденом. Впрочем, у магов то было в степени, куда меньшей. Хотя бы потому, что после восстаний Ульдреда большинство новых преподавателей были присланы из Белого Шпиля и Монтсиммара. В том числе Рыцари-Чародеи, для контроля над нестабильной ситуацией в круге, не только для обучения. Цинично, — по отношению к старику-Ирвингу, который, по сути своей, почти идеал силы духа и управления — но обоснованно. Даже она способна это понять. А она и циничность всегда были на противоположных концах Тедаса.

Выдыхает, чуть прикрывая глаза: мозг раз за разом возвращается в Кинлох, в серые стены и сырую жуть погребов, во всех красках воспроизводя давно ставшее пылью детское воспоминание. Если бы Корпус был там тогда, смог бы он раскрыть заговор? Она не знает. Да и это неважно. Важно здесь и сейчас. Собрать в кулак всё своё мужество и попытаться ответить. За попытку никто не возьмёт с неё денег, а кто не рискует…

… Тот не знает ни побед, ни нужного опыта.

Так говорил Наставник. Почти отец. Если бы он был здесь, смог бы договориться с остальными, светлой улыбкой, понимающим взглядом и железной репутацией. Разные ветви Корпуса знакомы друг с другом не понаслышке, уж точно знакомы их лидеры. Но его нет. Наверное, это правильно: остаться и защищать то, что действительно любишь, — учеников, Круг, доброе имя, профессию — а не пойти с ней и точно такими же идеалистами за глупой мечтой о мире и помощи. Но даже здесь, среди сотен, а, может, и тысяч людей, Мина чувствует себя покинутой. Ущербной. Лишней. Пока остальные заняты своим делом, она не приспособлена ни к чему. Недостаточно знаний, навыков, опыта. Это бесит. Почти так же, как надменный взгляд Командира Элен и нежелание войти в положение.

Где-то в глубине души хочется бросить всё, развернуться и убежать. Обратно в Круг, а если там никого уже нет, на поиски. Это кажется правильным, честным. По отношению к своей семье и к себе самой. Но Мина понимает, в одиночку она не справится. Пыталась на протяжении года, но что из этого вышло… Ничего. Пусть в голове нет здравого смысла и приходящей с возрастом мудрости, она умеет учиться, хотя бы на собственных ошибках. Корпус может предоставить знания и союзников, то же — но куда более глобально — ей предоставит Инквизиция. Долг подождёт. Мёртвые уже никому не помогут. Да и Наставник будет рад, если увидит не стагнацию, а развитие.

- Контроль над собой и своим даром, - слова даются удивительно легко, текут, подобно ручью; Мина уверена в том, что она говорит, потому что каждое слово — от сердца, без экивоков, увёрток или Игры, она — юная дочь своего народа, в этом не проклятье, а преимущество. - Возможность защищать мирное население и работать не в пику, а совместно с Церковью. Стабильность, уважение, боевое товарищество. Я знаю, о чём говорю, потому как проходила первичный этап обучения. Мессир Лавалетт бы сумел подтвердить.

Она кивает на ту самую бумагу, за подписью его, Командора и Ирвинга. Каждый — уважаемый в своих кругах — от подобной игры слов губы непроизвольно трогает лёгкая улыбка — человек, в столь неспокойное время из предательств и бунтов — особенно. Говорит с уважением и лёгким поклоном, но без прелюбодеяния. У неё тоже есть гордость, а люди войны не любят расшаркиваний. Это она заучила, общаясь с Орденом. Корпус от него недалёк, в манерах так точно. А казалось бы… Абсолютно не к месту улыбка так не сходит с лица, оставляя на щеках ямочки. Мина вспоминает Вивьен, главную среди лояльных магов. Как хорошо, что перед ней стоит не она, — та бы даже говорить не стала, тотчас послав в ателье, на уроки тонких манер и к парикмахеру — с муштрой она как-нибудь справится.

- Корпус предлагает дисциплину. То, чего не смогла добиться Фиона. Потому проиграла. – «несмотря на то, что некоторые из её мыслей были верны», - Мина вовремя прикусывает язык, даже она понимает смысл соперничества. - Я готова к ней. И к обучению. Иначе бы не пришла. Причина, по которой я решила выбрать эту стезю может показаться Вам странной, Командир, но я постараюсь объяснить. Я видела два падения Кинлоха, каждое из них было по причине того, что группа магов пришла к заключению, что она лучше всех остальных. Мне бы не хотелось однажды проснуться и обнаружить себя с подобными мыслями. Они губительны. Многие из моих друзей поддались им, пошли в Редклифф и пожалели об этом. Я…

Осекается, стыдливо отводя взгляд. Щёки вспыхивают краской, и Мина вновь начинает мять край рубашки, лишь бы суметь успокоиться. Это не тот период жизни, о котором так легко говорить. Именно рядом с мятежными магами Мина поняла, как сильно от них отличается. Кому-то была нужна справедливость, кому-то — банальная расправа. Она же просто хотела быть ближе к людям, чтобы суметь им помочь. И подданство Тевинтера — каким бы оно ни было — точно не сможет приблизить её желание. Там на них также будут смотреть, как на граждан второго сорта, только не кто-то свой, кого можно убедить в обратном, а другие, более сильные маги; и может быть разрешат быть на побегушках у магистров в Круге. В самом лучшем случае.

- Сердце в тот момент перевесило разум. Корвин. Возможно Вы его знаете. Он тоже был Рыцарем-Чародеем Корпуса и тоже пошёл вслед за Фионой. Последовать за ним было моей ошибкой, так как я не получила ни облегчения, ни опыта. Я привыкла исправлять ошибки, - выдыхает, вновь поднимая глаза; оказывается, если рассказать, становится проще, пусть не подругам, не Наставнику и не Ирвингу. - Круг был для меня домом. Когда война закончится, он не должен прийти в запустение. У меня мало опыта, но без обучения я скорее умру, чем поспособствую этому. Я не лучше и не хуже любого другого мага, Командир, это правда. Но каждую каплю того, что даровал мне Создатель, я готова отдать на благо. Если бумаги в Ваших руках оказалось недостаточно, я покажу своё рвение и веру не словами, а делом. И магией.

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина выдыхает, ненадолго опуская глаза, смотрит, как нервно трясутся пальцы, будто в припадке, как после тяжёлой работы в поле, в пошатывающихся от старости и гнили покинутых избах и со скотиной; работы, к которой её не готовили. Сжимает и разжимает пухлые кулаки, впиваясь в ладонь обгрызенными ногтями, до тупой надоедливой боли и рваных белёсых полос между природными линиями. Возможно, Командир Элен права, — конечно она права, а как же иначе, ведь Корпус не ошибается — возможно стоит поискать место среди иного состава, в Скайхолде просто обязаны быть пироманты и целители, возможно стоит забыть… Но она не забудет. Не сможет. Попробует всюду, прежде чем разувериться. И разуверится ли?.. Вера в Корпус — почти как любовь к человечеству. Даже с годами и, казалось бы, дурным опытом не исчезает. Проходит испытания, но укрепляется в трудностях.

Отступиться — значит предать. Свои идеалы, мечты, стремления. Саму себя, в каком-то смысле. Проиграть миру, спасовав перед трудностями. Быть может, в этом есть какая-то древняя эльфийская мудрость — сидеть у реки, ожидая, пока трупы врагов проплывут под твоими ногами, а Создатель — или кто у них там, Творцы? — одарит милостью. Только Мина не знакома с эльфийской мудростью. И не умеет проигрывать. Найти иной путь она сможет всегда: под пальцами даже сейчас вскипает, подрываясь прийти по первому зову, плетение. Огонь хаотичен и опасен, за ним всегда рискуешь не уследить, но это — её стихия. Как сердце горит в груди, прожигая рёбра и лёгкие, как всегда горячие руки дарят тепло другим, как мысли, подчас, несутся, зажигая других стремлениями, так и она сама — девочка-пламя. Согревающая и сжигающая.

Таким нужна дисциплина, иерархия и контроль, чтобы огонь, мерно горящий в камине, не становился пожаром. Но им же можно доверить командование. В теории. Лишь те, в чьих душах горит, — неважно какой стихией, неважно стихией ли — готовы не просто идти ровным строем, шаг в шаг, как храмовники, но вести. Так говорил наставник. Мина знает: среди новобранцев Ордена не поощрялось свободомыслие, лишь готовность безропотно исполнять приказы, но повышение заслуживали иные — способные размышлять, брать на себя ответственность, импровизировать. Исполнители же так и оставались в рядовых званиях. Парадоксально, но факт. Именно эти качества взращивали среди учеников ферелденского Корпуса. В ней в том числе. Вместе с доставшимися провидением Создателя совестью и милосердием.

- Лидерами не рождаются.

Наконец, поднимая взгляд, произносит; голос падает чуть, запинаясь в конце, но лишь для того, чтобы Мина смогла сглотнуть подошедший к самому горлу ком неуверенности, распрямить покатые плечи и взглянуть в глаза Командира прямо, с уважением и вызовом. На устах играет ставшая привычкой улыбка, еле заметная, но почти всегда одинаково добрая. Смущение, неловкость, иногда грусть. И неосознанная манипуляция старшими. Так она улыбалась, находясь рядом с Наставником и Ирвингом.

- Как в Ордене проходят долгий путь от рядового в Командоры, так и здесь — из учеников в лидеры. И за время моего ученичества Вы множество раз успеете выгнать меня, или я — сдаться и уйти искать более лёгкий путь. Я не буду умолять Вас, как не буду завышать свои качества, обещая то, что, быть может, не смогу выполнить: про «не разочарую», «буду сносить все тяготы с каменным лицом» и всё в таком духе. Всё это есть в рекомендациях. Не лучшее начало знакомства — врать будущему наставнику. Попробовать всегда стоит. Я бы попробовала. Стать чем-то большим, усмирить пламя внутри дисциплиной и тренировками, найти цель, не абстрактную вроде служения Инквизиции или помощи всему Тедасу, такая у меня уже была, но в ней — не удовлетворения, не удовольствия. А конкретную: в будущих миссиях, целях, ученичестве и боевом братстве плечом к плечу с такими же учениками и куда более сильными чародеями. Доказать не только вам, но и самой себе, что с этим тоже можно работать. Со мной можно работать.

Мина обводит себя руками, глаза скашивает на грудь и живот. Тело, в котором нет воина, но есть красивая девушка. Она никогда не считала его слабостью. Особенностью — да, но не чем-то, что нужно исправить, скрывая всеми правдами и неправдами. Вместе с пухлостью щёк Создатель даровал ей здоровье и силу, возможность переносить тяготы долгих переходов, плохой пищи и чуткого сна под раскидистыми деревьями. В отличие от многих, в морозных горах Мина чувствует себя как дома: не смущают её ни разряженный воздух, ни пронизывающий до костей ветер, ни холод и снег. Она не помнит, когда болела в последний раз, не насморком и коротким сухим кашлем, а по-настоящему.

Матушка говорила: её отец был авварским охотником, прямолинейным, статным, сильным, как бурый медведь, и таким же высоким. Тем её и привлёк. Короткий роман и бурная ночь — не более. Но так родилась она. Случайность, но в мире не бывает случайностей. В рождении детей — особенно: на всё воля Создателя. Мина склонна верить матушке. Хотя бы в этом. Не только лояльными взглядами, но и телосложением она всегда выделялась среди остальных — хилых и тощих — отступников. От простой горожанки отличала лишь потёртая одежда и посох; так она скрывалась в толпе, от обозлённых никому не ненужной войной гражданских и ещё более обозлённых ренегатов-храмовников.

- За год скитаний я так и не сбросила вес, Командир. Лишь часть его стала мышцами. Полагаю, проблема кроется не в моей любви к сладостям, — хотя её я не могу отрицать — а в том, что это дар Создателя. Ещё один. Помимо отмеченной Вами целеустремлённости, неплохой памяти и склонности к практическому обучению, - улыбается, даже слегка горделиво: как не склонна она преувеличивать собственные способности, так, зная разницу между скромностью и неуверенностью, не склонна замалчивать и преуменьшать; иначе не была бы одной из лучших потока, иначе не заметили бы наставники. - Мессир Лавалетт выбрал меня из многих. Наверное, он что-то увидел. Что-то, что не даёт сдаваться, только идти вперёд — не ради себя, а ради других, даже в тринадцать, совсем ребёнком, в почти полмесяца блокады Ульдреда. Наверное, это называется внутренней стержень. И это я могу обещать наверняка — его вы увидите.

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина прикусывает губу и хмурится, не в силах сдержать переполняющие самые глубины души противоречивые эмоции. Для неё Орлей и Игра — нечто далёкое, непостижимое, неправильное, она не привыкла скрывать, пряча глаза, ни перед Наставником, ни перед храмовниками. Многие могли бы назвать то глупостью, неотёсанной простотой городской девки, легкомыслием, она же — честью и честностью. То, чем славен Ферелден, от нового короля-героя до подданных жителей.

Мина знает себе цену, как бы странно то не звучало для недоучки из Кинлоха, и цена эта — в поддержке, понимании и товариществе. Так было всегда. Магов не учат подчинению. Тем лучше или тем хуже — не важно, любой фанатизм заканчивается Киркволлом. Не исполнять бездумно приказы, — в этом прерогатива Ордена — но выслушивать просьбы и помогать, со всей возможной отдачей, по доброте душевной, из соображений совести или просто по-дружески. Так всё получается куда лучше. Не просто работа, не просто команда, не просто приказ — дар и призвание. Ответственность, которую нужно нести за себя и других, в быту и на миссии. Сила во внутреннем пламени и личной заинтересованности. Долг, который определяешь ты сам. Этому учил её Рене. Возможно, именно из-за иного мнения он полностью отдалился от орлейской части Корпуса. А жаль. Такие, как он, необходимы для планомерного изменения.

В душе бушует пожар из злости и непонимания, Мине хочется развернуться и уйти, на прощание крикнув: «мессир Лавалетт был единственным». Кажется, будто весь этот разговор — глупая шутка, апеллирование теми же словами, но под другим углом; всё, что угодно, лишь бы не принимать в свой крохотный клуб по интересам свободолюбивую ферелденскую выскочку. Из-за преданности королю, происхождения, идеализма — кто знает. Точно не из-за недостатка навыков. Зачем давать надежду, если можно сказать прямо и навсегда об этом забыть? Она поймёт. Кто угодно поймёт. Для этого не нужно быть знатоком тонкой политики. От неё за версту воняет дворовой псиной, а в Орлее ненавидят собачников.

Фыркает, когда говорят о неделе. Как будто бы за неё хоть что-то изменится. Понимает, то лишь чтобы сама осознала всё и ушла — как, очевидно, многие до и многие после, если Круг всё-таки выживет — быть может, окончательно опозоренной. Так вот: не уйдёт. Пока сами не скажут прямо и пинком не выгонят. Мина упряма, очень, до зубного скрежета. Как друффало, что прёт напролом, как мабари в погоне за любимой косточкой, как огонь, медленно пожирающий даже сырость и гниль. Как достойно дочери Ферелдена. Ни один недо-шевалье не сможет её сломить. Такие гнутся, но не ломаются. Такие пытаются, не в дверь так в окно, а потом ещё и ещё. Бьются о те же грабли. Некоторые полагают: такие умирают первыми.

- Пусть будет так.

Кивает, слегка кланяясь, не в силах сказать «будет исполнено». Потому что не знает сама, а будет ли. Что-то подсказывает ей — нет. Здравый смысл, быть может. Быть может, природное недоверие. Мина не даёт пустых обещаний. Однажды дала — что вернётся, что сможет помочь, что всегда будет рядом — вместо этого ушла на год. Думала, что так будет лучше, а в итоге — бросила. Часть её друзей сейчас в венатори, воюют не за Фиону, не за свободу даже, не за возможность жить как все и помогать мирным, за Старшего, несут Красный, огонь и кровь, то, чего так боялись; иные — в Кинлохе. Не знает, живы ли они вовсе. Лучше бы были живы. Чтобы их можно было спасти, вернуть под крыло Ирвинга, а того, в свою очередь, — в Инквизицию. Иначе побег из Редклиффа из обыденного желания жить станет предательством.

- Я постараюсь не подвести Вас, Командир. Спасибо, что дали шанс.

«Надеюсь, всё это не для успокоения собственной совести».

Последнее глотает в кроткой улыбке, расправляя неуместные складки ставшей чем-то привычным походной мантии. Даже ей известно, кому стоит дерзить, а кому — нет. Лучшая дерзость — успех. Пока иные подбирают слова, лишь бы больней уколоть, она доказывает делами. Недостаточно… Пусть Командир думает так. Пусть продолжает так думать даже спустя неделю. Мина не будет ничего доказывать, лишь возьмёт заслуженный честным трудом Духовный Клинок и встанет рядом. И тогда, кто знает, у кого ещё будет чего-нибудь «недостаточно».

Медленно выдыхает, разворачиваясь на каблуках, выходя. Не прощается, не говорит до свидания — отдаёт честь, скрещенными руками в грудь, как делают солдаты или храмовники. Идёт вслед за Жераром в тренировочный зал. По пути разглядывая его, чуть наклоняет голову. Интересно, каково это — служить под командованием эльфа? Или в Орлее не все настолько высокомерные? Удивительно, если не невозможно. Как и то, что ей предстоит.

Обучение в Ферелдене закончилось на скромных попытках пропускать через себя первозданную Тень, обострением чувств колебаний завесы, самоконтролем и медитацией. Здесь же… Неужели её заставят учиться орудовать настоящим мечом? Мага. Настоящим мечом. Руки начинают трястись лишь от предположения. Не потому, что слаба — отнюдь, в бегах успела познать и физический труд. Потому что никто не давал даже попробовать. Из соображений безопасности. А здесь… так просто? Никаких предрассудков об острых вещах и магии крови? Просто бери и учись, без надзора со стороны Ордена. Мина знает, когда-то и в Кинлохе было так. А потом случилось восстание Ульдреда. Не досмотрели. Не сумели раскрыть заговор. Она не попала в те времена, хотя некоторые из старичков привычно ворчали, какими они были славными.

Стискивает зубы и отворачивается, лишь бы не ляпнуть лишнего, вместо простого, односложного ответа не засыпать странными, а может, с точки зрения Жерара, даже глупыми вопросами. В её поднятых вверх бровях и слишком широко раскрытых глазах читается неподдельное удивление. Откашливается, жмурясь, отчего непозволительно долго — уже больше пары секунд — тянет. А казалось бы. Рене с удовольствием отвечал на каждый из них, иногда сидя в библиотеке до ночи. В этом было его призвание: отвечать. И обучать. Здесь же… кто знает. Быть может, призвание сержанта издеваться над бедными ферелденскими кандидатками.

- Так точно, сержант. И… пока мы не начали, разрешите добавить ещё кое-что.
- Разрешаю, - коротко отвечает Жерар, при этом шаг не замедляя.
- Вы очень красивый, сержант, - произносит и тут же ойкает, закрывая ладонью рот, краснеет, понимая: очевидно, ляпнула что-то не то, но не может себя изменить, сначала говорит, потом думает. - В смысле, я не хотела польстить. Просто… никогда бы не подумала, что человек подобной внешности и, очевидно, происхождения будет готов подчиниться эльфу. Это удивительно. Даже в Кинлохе дети семей аристократов держались особняком. Мессир Лавалетт был исключением. А у вас… Это вызывает уважение.

Кивает и улыбается, отходя на пару шагов назад, лишь бы не выдавать нахлынувшее смущение. Лучше бы не говорила. Не пыталась сказать. Это выглядит странно, неправильно. Как поведение девушки в типичные двадцать три. Как с Корвином. Ужасно, просто ужасно. И так каждый раз. Будь прокляты книги про прекрасных сияющих рыцарей.

Вдох-выдох. Мина прикрывает глаза и начинает молиться Создателю. Лишь бы её безудержный словесный поток комплиментов не оказался последним для Корпуса.

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина прикусывает губу и чуть выгибает левую бровь, смотрит искоса, как на сержанта, так и под ноги; пожимает плечами, семеня следом, — её целью не было вызвать к себе какого-то особого отношения, лишь её раз подчеркнуть прямолинейность и смелость говорить в лицо то, о чём думает. Краска стыда проходит столь же быстро, сколь обагрила румянцем пухлые щёки — нечего другим видеть её такой. Чувствительной, смущающейся, как сказали бы некоторые: недостойной Корпуса. Но она — не скала, не камень и не ледяная глыба, каждую каплю взрывного нутра, каждую искру плетения ей приходится вкладывать в эмоции. Иначе никак. Иначе — один щелчок пальцев, и от человека, даже от столь опытного мага, не останется ничего: невозможно держать барьер на себе вечно, а от огня в спину не спасётся и мастер ограждения.

В Кинлохе её обуздали, как стихию или слишком норовистую мабари. Вместо огней грядущего восстания перенаправили силу в нужную сторону. На защиту других. На бескорыстную помощь слабым и службу в Церкви. Открыли глаза на куда более бесправных эльфов или крестьян, не дав речам либертарианцев запудрить горячую голову слишком, до звона в ушах громкими криками о притеснениях и неравенстве. Научили согревать, а не сжигать, управлять собственными благородными порывами — не только магией.

Здесь же не так. Здесь, кажется, из людей воспитывают авангард, а не защитников. Мина прищуривается, с недоверием ловит чужой острый взгляд, открывает рот, желая возразить, но тут же захлопывает. Оскорбления не доходят до неё, не заставляют отступить на пару шагов или ещё больше сгорбиться, совсем другое — слова о каре и еретиках. Мина не любит фанатиков, ни с одной из сторон, — таких было слишком много в Редклиффе, теперь они в Венатори — потому, несмотря на лояльность, близка к эквитарианцам и, как и учил Наставник, думает, в первую очередь, своей головой, а не красивыми, но бесполезными догмами. Это позволяет ориентироваться на местах, руководить, не опираясь на приказы далёких и сильных, иногда даже импровизировать. Это позволило ей выжить. Иначе бы не рискнула, так и оставшись одним из многочисленных безымянных трупов где-то там, во внутренних землях Ферелдена.

Тем отличаются Кинлох и Монтсиммар: — или откуда там все они? — подходом. Индивидуализм и защита против коллективного нападения. Мина фыркает, скрещивая на груди руки, смотрит с вызовом. Очарование первого впечатления юной и трепетной девы проходит быстро, даже слишком быстро: если цель Жерара состояла в том, чтобы отторгнуть любое приятие излишней жестокостью, что же, он с этим справился.

Лишь одна странная, глупая мысль не уходит из головы, раз за разом, с новыми словами — всё больше, крутится в подсознании. Что было бы, будь такие, как он, по иную сторону, хоть день проведя в бегах и отступничестве? О мести и воле говорили и там, слишком ярко, во всех красках, били пяткой в грудь и жгли плетение — только бы убить побольше «угнетателей». Ей не хочется видеть столь прекрасную фигуру на баррикадах, с отрубленной головой дезертировавшего храмовника. Но это не покидает её, оставляя на языке горько-ядовитое послевкусие. Все фанатики — одинаковы, что бы ни говорили и где бы ни были. Слава Создателю, она не такая. Слава Создателю, она никогда не молится о каре и мести — лишь о добродетели, разуме и понимании.

Выдыхает, моргая, приходит в себя, сосредотачиваясь на здесь и сейчас, а не собственных болезненных воспоминаниях. Озирается наконец, разглядывая тренировочный зал изнутри: никогда бы не подумала, что придёт сюда так. В Кинлохе практиковались рядом с библиотекой, маги с магами. Солдаты, тренирующиеся где-то там, в своём солдатском мирке под руководством сиятельного Командора, — который когда-то, ещё до восстания, тоже был юным и трепетным, но храмовником — вызывают уже не столь много неприятных чувств: стыда ли, осознания неподготовленности, отвращения. Они явно не слушают. И явно не будут смотреть, обсуждать, делать ставки и что там ещё у солдат принято. У каждого свои дела. Стоит привыкнуть: здесь на магов не смотрят, как на нечто невиданное и опасное, лишь как на ещё одну силу. Это… хорошо. Мине нравится. Не выделяться и быть частью чего-то большего, приносить пользу и помогать — это ли не счастье для любого мага? Пусть некоторым Великим Чародейкам — с другой стороны, откуда там величие, рядом с Тевинтером? — и било бы по самолюбию.

Последние слова сержанта не проходят мимо ушей: Мина думает о каждом из них, разбирая по косточкам, взвешивая. Однако всё равно прикусывает язык и будто пугается. Хочется сказать много и ничего. Вместо односложного — ожидаемого, очевидно — ответа вступить в долгую философскую полемику. О системе и силе, о долге рыцарства, о том, почему телохранители называются телохранителями, а не карателями или охотниками; о восторженных словах Наставника и своих ожиданиях.

Очень глупо, наверное, делать выводы обо всём Корпусе лишь по одному человеку. По его словам, его методике и его принципам. Но Рене всегда был непререкаемым авторитетом: больше учителя, больше старшего брата или хорошего друга, — названным отцом. Тем, чего у неё никогда не было. Его появление — как ураган, как глоток свежего воздуха в однообразной ученической жизни, луч света и новых, головокружительных перспектив. Мина и не задумывалась, что в Корпусе может быть кто-то ещё; кто-то не с его лицом, мудрыми не по годам карими глазами и доброй, понимающей улыбкой. Ну, может быть, ещё Корвин. Как бы ей не хотелось забыть всё, с ним связанное. Его взгляды никогда не были достаточно лояльными. Точно не для Орлея. Интересно, его тренировали точно так же жёстко или Мина пришла ровно в тот момент, когда у Командира начались дни малефикара или просто было очень плохое настроение?

- Так точно, сержант.

Чеканит спустя пару слишком долгих секунд, горделиво вскидывая подбородок, распрямляет плечи и вся будто меняется: на устах вновь играет непринуждённая улыбка, а в глазах горит решимостью. Жерару не удастся её сломить, точно не так. Мысли о Рене и Корвине греют душу: они смогли, значит, у неё тоже не всё потеряно. Она не хуже их всех: — ну, может, слегка — она сильнее труса-Корвина.

«Он смог и ты сможешь, Мина. Ты точно лучше него. Куда лучше. Он сбежал, а ты здесь, в Скайхолде, в Корпусе. Каждый раз, когда что-то не получается, вспоминай его лицо. Думай, как жжёшь его. Думай, как смотришь, доставая прекрасный духовный клинок. Он будет у тебя, Мина. А у него уже ничего не будет. Война не щадит трусов. Кинлох тоже не пощадит.»

Сжимает и разжимает кулаки, расставляет, вставая в более устойчивую позу, ноги, с шумом выдыхает, медленно, успокаивая собственное сердцебиение, готовится. Она знала, что разговорами это не кончится, знала, что придётся колдовать и показывать, знала, что будет так. И она готова. Иначе зачем это всё? Жила бы спокойно в Круге, варила припарки и переписывала фолианты, как всю жизнь делают многие. Иначе не была бы собой. Усмехается, призывая потоки Тени, чувствует их на кончиках пальцев, протяни руку — и обрушишь всю мощь, сплетёшь вместе руны и пламя, дух и эмоции. Чем больше она будет ненавидеть, тем лучше? Что же. Тогда у неё есть целых два объекта для необоснованной, субъективной ненависти.

«Мы начнём практику, Круассанчик, или психологическая подготовка подразумевает исключительно травлю юных ферелденских барышень?»

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина фыркает, но всё же убирает «отвратительную» ухмылку с лица, становится серьёзной, почти играет, пародируя претенциозную надменность Жерара, осталось лишь ведро на голову надеть и вот он — идеальный образ храмовника. Ирвинг бы гордился ей в этот момент: Мина, одна из его маленьких учениц, наконец-то смогла повзрослеть. Только взрослость она измеряет не в том: — не в подчинении приказам, не в серьёзности — в желании брать на себя ответственность. Не все из солдат способны на это, по словам некоторых — не все командиры. Она же может, по крайней мере пытается. Всегда пыталась. Каждый день, даже в бегах, даже в Редклиффе. Не зная, что такое настоящая семья, желала стать для всех старшей сестрой, образцом заботы и понимания. Странные ощущения, но, помогая, Мина чувствует себя лучше, полезной для общества. Потому с детской наивностью пожелала стать Рыцарем Чародеем. Она защитница, воин, а не целитель. И никогда бы не смогла добиться должных успехов, уйдя в лекарство.

Наставник же на то лишь рассмеялся. Странное дело, но, будучи куда жёстче и опытнее, во многом подобный подход мага к службе он всё же поддерживал. Поддержал бы где-то в глубине души — на людях, конечно же, отчитав — и то, как Мина едва высовывает язык, стоит сержанту повернуться спиной, отойдя к стойке за тренировочным оружием. Не решается сделать то напрямую. Не настолько сошла с ума. Пока что. Сделает это, когда заслужит клинок, встав на одну ступень с остальным Корпусом.

Принимает оружие из чужих рук мягко, даже бережно, кивает, благодаря, упирается в ноги, делая длинный вдох. Слегка прикрывает глаза, лишь бы не видеть, как спустя пару минут начнут трястись руки, а мозг отчаянно завопит — брось, Корпус использует плетение, а не дерево. Повторяет всё сказанное точь-в-точь, по крайней мере, ей так кажется. Быть может, острие смотрит чуть косо, а ладони повыше плеч. Координирует себя, контролирует. Странно, но, только-только пройдя Истязание, не смогла бы повторить и того. Тренировки сделали своё дело, но куда больше жизнь во Внутренних Землях и почти инстинктивная необходимость не рвать завесу и не тратить потенциал, а драться ножом, кулаками и посохом. Чем придётся, на самом деле. Все беглецы одинаковы.

Сглатывает от тихого голоса у себя за спиной, чувствует, как та начинает едва заметно трястись, а в голове болезненно ярко вспыхивает желание наступить на чужой мысок, развернуться и со всей силы ударить навершием. Это страх, загнанность. Мина слишком отчётливо для себя уяснила: никогда не поворачиваться к людям спиной, мало ли что будет дальше. Что взбредёт в голову милым крестьянам или на первый взгляд адекватным храмовникам. Мгновение, и благодарность за помощь или священный долг обернутся вилами в брюхо, отрубленной головой, пленом и усмирением. Помнит, как на неё смотрели отщепенцы с больших дорог: молодая, кровь с молоком, ещё и бедная. От них она убегала, а не могла убежать — жгла лица, иногда тела, угрожала магией и сыпала проклятиями. А потом всё равно убегала. Магов мало где жалуют. Кроме Круга. И Инквизиции.

Однако спустя мгновение всё же берёт власть над собой, борясь не только со спазмом в мышцах, но и со страхом и неуверенностью. Здравый смысл побеждает ранние травмы. Она не будет выбирать бежать или бить, не сегодня. Первый шаг навстречу начнётся не только с нового наставника, но и с доверия Корпусу. Иначе и быть не может: Жерар проверял ни одного и не двух и точно не напоминает ей мудака-отщепенца из окрестностей Редклиффа. Иррациональность всего отступает, Мина хмурится, вслушиваясь больше не в интонацию, а в сам вопрос. Цокает языком и кривит губы, обдумывая.

Хочется сказать «я не знаю», но этот ответ она подавляет в себе, сглатывая. Не это сержант хочет услышать, точно не это. Мина никогда не задумывалась в подобном ключе, не видела и не слышала таких историй — конечно, так можно сказать об Ульдреде, но там все его ученики оказались на той стороне баррикад и поплатились за это смертью и карцером — или старательно их игнорировала. Она привыкла действовать по ситуации и решать проблемы по мере их поступления, расценивать все плюсы и минусы на местах, высказывая мнение лишь после совета с вышестоящими. Иначе слишком много недостающих переменных. Слишком много подвержено интерпретации. Демоны скрыты в деталях. Она может говорить всё, что угодно, храбриться и бить себя пяткой в грудь, настаивая на принципах, но потом, непосредственно на деле, обязательно всплывёт нечто такое, что заставит её отступить или кардинально изменить уже казалось бы принятое решение.

- Я проверю информацию. Мои действия будут зависеть от её правдивости. Слухи могут быть разные. Некоторые утверждают, что все маги одержимы, наши агенты — демоны во плоти, а храмовники заигрывают с красным лириумом.

Подаёт голос, слегка покачиваясь, потому что всё же пришлось открыть глаза, проверяя реальность происходящего. Переставляет ноги, вновь упираясь в них; меч слегка оседает, но не критично, Мина успевает поднять его прежде, чем руки сдадутся гравитации. Думать и делать одновременно для неё сложно. По крайней мере, когда кровь бешеным псом не гонит адреналин, а от действий не зависит твоя жизнь или жизнь боевого товарища.

- Если слова окажутся верными, я попытаюсь ему помочь, в первую очередь сообщив вышестоящим об этой, хм… досадной новости и постаравшись воззвать их к здравому смыслу. В Круге есть ритуал. Я была слишком юна и не участвовала в нём, но точно знаю о наличии, - отметает полутона и говорит, абстрагируясь. - Если мой непосредственный командир действительно так полезен, что практически незаменим, демона можно изгнать изнутри, отправившись в чужое подсознание. Конечно, я не питаю больших надежд, что справлюсь одна, но и убить одержимого в одиночку почти невозможно. Риски будут примерно одинаковы. Если же демон там слишком давно или в моём распоряжении не будет достаточно ресурсов для ритуала, я созову всех моего круга, объясню ситуацию, докажу опасения и постараюсь без лишнего шума его устранить. Так как одержимые тем опаснее, чем сильнее у них связь с демоном. После чего тотчас сдамся на милость вышестоящего правосудия. Если же и это окажется невозможным, потому что у меня под рукой не будет достаточного числа доверенных лиц, я постараюсь не провоцировать его, дождавшись подкрепления сверху. Это будет… сложно. Моё нутро начнёт отчаянно протестовать ожиданию. Но я постараюсь. Если демон не проявлял себя уже много времени до того, ещё пару недель потерпит. Я не хочу рисковать своей жизнью или жизнью вверенного отряда. Даже Право Уничтожения применяется лишь после согласования с Верховной Жрицей. Это… тоже своего рода Право Уничтожения, пусть и в меньшей степени.

Не хочет говорить так. Она привыкла доверять тем, кого может с гордостью в голосе назвать «Командиром». Их слова, их авторитеты и их любовь к своим подчинённым для неё незыблемы. Ирвинг, Грегор, Рене, Винн, — пусть она и мало её застала — каждый из них отметина в сердце, личность с большой буквы, настоящий человек, в какой-то степени родственник. Мина привыкла считать себя дочерью Круга, а каждого близкого человека — братом, отцом или тётушкой. Так проще. Так кажется, будто ты дома, а дом всегда рядом с тобой. Так точно не захочется сбежать. Куда угодно, лишь бы быть на «свободе», рядом с матерью. Но слова льются сами собой. Так просто. Будто размышление о погоде. Будто она готова ради общего блага перерезать глотку наставнику.

Нет, не готова. И Мина знает об этом. Но на то ей даны тренировки. На то есть звание в Корпусе. Стать сильнее и лучше, решительней. Она никогда не была эгоисткой, но красивые слова об общем благе для неё слишком туманны и далеки, слишком отдают магией крови и горечью. Она готова бороться за личное. Близкое и понятное. В безальтернативном выборе между боевым братством и командиром она выберет первое. Но всё же постарается спасти всех. Убийство — не всегда выход. Лишь крайний случай. Это то, в чём она уверена наверняка. Иначе вместо клинка и самоконтроля на каждый чих выпускала бы пламя. Иначе не столь критично смотрела на некромантию или кровь. Иначе недалеко ей быть от Фионы и Ульдреда.

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

- Он малефикар?

Мина шатается и пыхтит, переступает с ноги на ногу, лишь бы не уронить проклятый всеми демонами Тени клинок или — что ещё хуже — запнувшись, весьма некуртуазно, как старая черепаха, свалиться на спину. Выйдет неловко и очень смешно. Для Жерара. Для неё — тоже, только не здесь, а в кругу близких людей, рядом с настоящим Наставником. Думать и делать сложно, ещё сложнее — не думать вовсе: тогда мысли начинают медленно скользить по рукам, раз за разом возвращаясь вовнутрь, к трясущимся пальцам и натруженным мышцам, а предательский голос лени и здравого эгоизма убаюкивающе шептать «отпусти, это бессмысленно».

Ей хочется смеяться, но не от доброй, понятной шутки и даже не над своим плачевным положением. Потому что боится щекотки. Слишком, до боли. До скрипа. Как ребёнок рядом со взрослыми. Её кожа чувствительна, а жир не смягчает ни единого ощущения. Кажется, наоборот, только усиливает. Грудь и живот трясутся, как и спина, смешивая покалывание и напряжение. Мысли несутся вскачь — куда там размышлять об отступниках. Хочется укусить чужую руку, совсем наплевав на манеры, — да и откуда они у ферелденской нищенки? — повернуться, оскалившись и выдать нечто чрезмерно язвительное. Неважно, что именно. Выдать. А потом думать. Или нет вовсе. Размахнуться и ударить клинком. Просто так. Потому что может. Заодно устроит себе передышку. И тогда уже ей станет по-настоящему весело.

Вздыхает: нельзя. Создатель милосердный, нельзя. Нужно взять себя в руки и абстрагироваться. Отключить мозг до тех пор, пока меч не выпадет сам, а тело не станет похожим на дерево. Тогда можно будет ответить. Или не отвечать, если фыркнут и выгонят. Это хороший план. Был бы. Если бы не одно но...

… Время. Оно будто нарочно сбивает, не давая сосредоточиться. Мина не любит такие задания, с явным отсчётом. Куда проще — знать пределы и гнаться самой, слушать разум и тело, ориентироваться. Нужно что-то сказать. Что угодно. Лишь бы ляпнуть. Выдавить из себя нечто членораздельнее сумасшедшего, с прихрюкиванием смеха или тупого мычания. Не мямлить, словно в лектории при сдаче невыученного урока, — громко, уверенно. Знает, главное перебороть страх и начать: мысль польётся сама, нужно лишь вовремя шлифовать её вбитыми принципами и здравым разумением. В подобном нет верных ответов, нет односложных и точных инструкций, слишком много «если» и «но». Но они не нужны. Это не экзамен на знание материала. Это попытка вникнуть в самую суть, понять достойна ли.

- Если да, то я просто не дам ему говорить, не то что молить о пощаде. Малефикары не должны жить. Нигде. Никогда. Они уже прокляты. Кто знает, может, они уже демоны. Это может быть не более, чем ловушкой. Попыткой потянуть время и воззвать к Бездне. Но он не сделает этого, не рядом со мной. Я могу быть правильным, хорошим магом, но к этим… чудовищам у меня нет жалости.

Стискивает крепче зубы и тяжело дышит, отгоняя непрошеные воспоминания. Пот льётся градом, а в травянисто-зелёных глазах разгорается жгучее пламя. Даже боль на мгновение затихает, отдаляясь куда-то на задворки сознания, вместе с мечом, залом, сержантом, пером у самого носа и всей Инквизицией. Мина не хочет вспоминать Кинлох тогда, но ныне она благодарна. Это даёт уверенности и силы. Не в себе, так в выборе. Она выше и лучше простой палки и глупых вопросов. Она сделала первый шаг. Преодолела тяжесть клейма отступницы, бедность, голод и унижение. Достойна ли она? Для себя — да. Остальное вторично и субъективно. Не выйдет здесь и сейчас, найдёт другого учителя.

Трясёт головой, смахивая с лица налипшую прядь. Чуть пошатывается, но стоит, перенося вес тучного тела с одной ноги на другую. Ей сказали держать, но о стойке не уточнили — умышленно или… Это как списывать за пределами кабинета, — все знают, но молчат, давая даже самым нерадивым ученикам шанс — лёгкая манипуляция установленными правилами. Наверное, второе дыхание ощущается так. А если и нет, это неважно. Где-то внутри, где вслед за огромной волной приходит осознание здесь и сейчас, Мине спокойно. Её нутро очень вовремя напитали вспыхнувшие эмоции.

- Если нет, я скручу его и отвезу на суд в ближайшую Церковь. Не в моей компетенции решать судьбы пленных. На это есть Орден и старшие по званию. В Ферелдене рецидивистов — при том неважно из числа магов или храмовников — ссылали в Эонар. В крайнем случае усмиряли. В самом крайнем — казнили уже после суда. Страх — признак отсутствия фанатизма. Если отступник сдался, не прибегнув к магии крови или ритуальному самоубийству во имя своих дурацких идей, значит, ему есть, что терять и всё ещё где-то в глубине души найдётся шанс на исправление. С этим можно работать. Даже если это — мимолётное опасение за свою шкуру. Дойдёт до суда и предстанет, как положено добропорядочному магу, — молодец. Нет — сам виноват. Получит духовным клинком под ребро или огненный шар промеж глаз. Тут как получится.

В другой ситуации пожала бы плечами и примирительно улыбнулась, чуть покраснев и опустив взгляд в сторону, лишь бы не смотрели так грозно. Но не сейчас. Сейчас у неё нет на подобный фарс ни возможности, ни времени. Это не то, что от неё ожидают услышать. Приказ — значит приказ. В данном случае — устранение. Но Мина не может перешагнуть через себя. Не может позволить себе быть жестокой, не может убить стонущее внутри милосердие. Даже такое, к пленным. Особенно к ним.

Она достаточно долго была на другой стороне, чтобы понять — есть много причин. Не все из них злонамеренные. Даже люди Фионы не так плохи, а сама Чародейка идеалистка, а не верная раба Старшего. Некоторые просто пошли следом, иные — желали лучшего, в том числе для гражданских, третьим же не хватило духу уйти в конце. И где они все сейчас? В Венатори. Под знаменем чуждого им дракона. В рабском ярме Древнего Тевинтера. Жизнь не щадит слабых. Но Мина может. Потому что она — не жизнь. И у неё нет права распоряжаться ей, беря на душу грех убийства безоружного. В честном бою безусловно. Но она рыцарь, а не убийца. С собственным кодексом. А вскоре и кодексом Корпуса. Он у них точно есть. Куда жестче любого другого. Иначе иные давно и не безосновательно прозвали бы «Палачами-Чародеями».

- Может, даже сумею поговорить и доказать, что все его предыдущие действия были продиктованы заблуждением. Отсидит положенный срок и выйдет из тюрьмы другим человеком. Глупо надеяться, но попробовать всегда стоит. У всех есть шанс на раскаяние. Кроме малефикаров, конечно. Этим уже ничего не поможет. Проще убить.

«И убери уже, блять, перо, я не могу думать. Точнее, могу, но медленно и неправильно».

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина облегчённо выдыхает, как только ей позволяют опустить меч; разжимает задеревеневшие, трясущиеся пальцы, отчего тот с гулким ударом падает на пол, кажется, даже на пальцы ног. В другой бы момент вскрикнула, перекосившись, но сейчас ей до обидного всё равно, их она тоже не чувствует. Колени трясутся и хочется упасть, приложившись к стене, сползти по ней, как недоваренное желе, обнять ноги руками и по-девичьи расплакаться. Ни с чего конкретного, нет. Просто… от обиды и горечи.

Последние слова Жерара она даже не замечает, пропускает мимо ушей, как лишнее. Иначе бы огрызнулась. Скорее всего. На это ещё есть силы, на всё остальное — нет. Кто знает, может, они правы: она действительно не достойна? Ведь на зло продолжает пытаться искать иной, лишённый крови путь и всё ещё верит в человечество. Это глупо, наверное, идти на передовую и при этом бояться видеть чужую смерть. Но она — не убийца, не палач, не судья даже, а всего лишь скромный защитник. Иначе вместо клинка выбрала пламя и ничем бы не отличалась от бандитов с главной дороги около Редклифа, магов или храмовников. Иначе осталась бы рядом с Фионой, радостно приветствуя байки о великом Тевинтере. Иначе встала бы на одну ступень с Ульдредом.

От каждого вздоха болят лёгкие и где-то около рёбер: Мина ждёт, пока её новый наставник отойдёт достаточно далеко, после чего складывается пополам, кладёт на поджимающийся живот руки и медленно, сдавлено дышит. Это помогает хоть как-то привести себя в норму и успокоить сердце и кровь. Пара коротких вдохов, глубокий выдох и так повторить, пока в голове не перестанет шуметь, а мысли заполнит что-то кроме боли или усталости. Этому трюку научил её Рене во время их непродолжительного обучения: не каждый маг готов проводить в тренировочном зале по несколько часов в день, не каждому это позволят, не в столь неспокойное время. Знания — всё ещё главная сила, остальное можно нагнать смекалкой и житейской мудростью.

Спутанные мысли приходят в норму так же быстро, как запутались. Неуверенность отступает с каждым, всё более спокойным, размеренным выдохом. Даже если они не согласны друг с другом, это не повод бросать. Когда Инквизиция победит, — а в этом Мина не сомневается, не добавляет стыдливо «если» — она вернётся в Ферелден, к Наставнику, в родной, тёплый и привычный Круг, к Внутренним Землям, с милостью Андрасте под каждым кустом, бескрайними полями и берёзовыми рощами, к слюнявым мабари, вонючим кобылкам и досужим разговорам о взбалмошных баннах и такой далёкой политике. Суровый, властный тон сержанта и почти уничижающий взгляд командира Элен останутся далеко. Там, в до больного богатых залах Империи. Оттуда её не достанут. Но при неё всё ещё будет сила. И звание.

По возвращению Жерара, в этот раз без очередного орудия пыток, Мина почти готова: развёрнутые плечи, боевая стойка, в глазах — ни капли сомнения; только пальцы слегка подрагивают, а с лица не сходит привычная злобно-смущённая краснота. Злобно, потому что слова всё же доходят, отчего приходится прикусить язык и внимательно слушать: спор здесь не поможет, в данном случае истины в нём не родится, только парочка синяков. Смущённая же — от всего остального. Мина озирается, пытаясь поймать насмешливые взгляды других солдат, однако те всё ещё будто не замечают. Они в огромном, наполненном зале и наедине. Странное ощущение, до нервного холодка по спине. Неприятное.

Каждое фраза бьёт по самооценке. Мине хочется плюнуть в лицо огненным шаром после таких — нелестных, пренебрежительных, будто с полщелчка сможет каждый — слов о пламени. Потому что это не такое пламя. Не то, которое неконтролируемо срывается с пальцев эмоциональных подростков, не то, каким топят камины и зажигают свечи в парадном зале, даже не то, что используют в рунном плетении. Это стихия, огромная и неконтролируемая. Вызвать его легко, но с огромным трудом — не по своим. Локализовать пожар почти невозможно. Она старается. Даже лучше, чем многие.

Но большее удивление вызывает приказ: — не просьба, не задание, именно что приказ — вызвать духовный клинок. От такого брови непроизвольно ползут вверх, а рот от удивления чуть приоткрывается. Секунда, и Мина берёт себя в руки: захлопывает его с оглушительным стуком зубов где-то под черепной коробкой и делает лицо кирпичом. Тщетно. В голове всё та же до наивного предательская мысль:

«Создатель! Да он что издевается?!»

Реакции нет, только барьер, в который всё ещё хочется ударить чем-то большим и горячим. Хотя бы кулаком, всё равно не пробьёт. И прокричать отборную дворовую брань. Но нет, нельзя так. Нельзя. Это какая-то дурная ошибка. Нужно проявить уважение. Как учили ещё в Ферелдене. Решить недопонимание мирно. В конце концов, именно за это она сражается.

- Я… – «наивно полагать, сержант, что у меня вообще есть гарда», - Прошу прощения, сержант. Однако я не смогу выполнить это задание по причине недостатка ресурсов. У меня нет личного катализатора в виде гарды или древка, не создала. Иначе пришла бы в Корпус с иной просьбой — включить по факту. Тренировочного тоже нет. А из руки… Не думаю, что получится.

Выдыхает, поникнув. На последних словах голос ломается и падает в виноватый шёпот. Хмыкает, дёргает губы в нервной усмешке: плохой из неё солдат, раз не может безэмоционально чеканить перед командованием. Мина чувствует себя провинившимся учеником во время сдачи экзамена. Но сейчас это не оправдание. Так и есть. Сталь нужно заслужить. Оружие создаётся новобранцем лично, как последний экзамен, и выдаётся по вступлению в ряды Корпуса. То, что потребовал от неё Жерар — невозможно. Она даже не рекрут. Кандидат. Может попытаться вызвать с тренировочного меча, но… Это будет очень смешно. Только неэффективно. При всём желании, тень не пойдёт по дереву.

Жерар чуть удивлённо вскидывает бровь, ни на мгновение не сводя взгляда с кандидатки.

- И твой бывший наставник даже не обучал тебя принципам проведения энергии и её поддержания, что необходимо для духовного клинка?
- Обучал, сержант, - Мина тушуется, чуть закусывая губу, но голову поднимает, прогоняя в ней уже изрядно позабывшуюся теорию, слишком быстро, но лучше так. - Для клинка нужна рукоять. Катализатором является висп, которого помещают внутрь. Возможно, некоторым удаётся привлечь внимание более сильного духа, но подобное мне неведомо. Как я уже Вам говорила, личной рукояти у меня нет. Я её не заслужила. Наставник всегда предоставлял свою, тренировочную.
- Sale affaire, je dois dire… - выдохнул мужчина, качая головой. - Знаешь, почему каждый рыцарь-чародей изготавливает свой собственный клинок? Почему мы попросту не используем чужие или, например, старые клинки наших учителей?
- Не совсем, сержант. Меня не посвящали в тонкости ритуала. Но, я полагаю, это связано с призывом виспа. Чародей создаёт неразрывную связь между своей магией и созданным оружием. Ну и сама форма, конечно же. Однако… - чувствует, как под язык начинает стекать тончайшая струйка крови: от волнения она всё же прокусила губу, демоны. - это всего лишь мои догадки. Наставник говорил, что я ещё слишком юна, чтобы это понять. Одна из тайн Корпуса.

Неловкая улыбка на мгновение озаряет её лицо. Мина не знает причины, но любое упоминание о Рене — её названом отце — пробуждает в груди теплоту ностальгии по беззаботным дням ученичества. Даже в такой напряжённый момент он — будто лучик надежды, самый хороший, самый сильный и самый мудрый. Не посрамить его, с гордостью противостоять всем орлейским снобам, которых он когда-то покинул — мотивация, возможно, даже большая, чем абстрактное «защищать». Эгоистично, но факт. Главное, что работает.

«Ты справишься, - говорил он ей, когда из гарды, неровно бликуя под лучами рассветного солнца, струилось нестабильное лезвие, - Тень примет тебя, как ты приняла Тень. Сделай это...»

- В основе - да, всё верно. Использовать чужую рукоять можно, но при создании своей собственной ты обеспечиваешь более стабильный канал для проводимой энергии. В нынешних условиях нестабильности магии это в особенности важно, - Жерар недовольно нахмурился, в задумчивости потирая подбородок. - Использование другой рукояти может попросту оказаться опасным как для окружения, так и для тебя. Ты же не хочешь, чтобы тебе руку оторвало магической отдачей, верно?
- Нет, конечно нет, но… - Мина хмурится следом, - здесь возникает проблема. Создание клинка — это экзамен. Для тех, кто уже точно не кандидат. Таковы правила. И я не думаю, что… Не думаю, что ради меня Элен позволит их обойти. Да и Вы, сержант, очень вряд ли. Так что у меня нет выбора. Так просто я не уйду. Кто знает, когда Тень станет настолько стабильной, чтобы можно было продолжить тренировки в штатном режиме.

«По протоколу...»

Последнее глотает невысказанным, потому что для таких, как Жерар, её тон, то, с каким пренебрежением она произносит, может показаться оскорбительным. Для неё протокол — не более чем сборник рекомендаций. Полезный, безусловно. И безусловно защищающий от произвола. Но. В некоторых ситуациях его можно и обойти: на благо миссии, например, или когда нет иного, правильного выхода. Тем она отличалась от других кандидатов. Мина поправляет себя: отличается. И, будучи на месте Жерара, она постаралась бы обойти и сейчас, на благо неожиданной ученицы и — потому что не она одна кандидат, быть того не может, если одна — всему Корпусу. Уверена, Рене бы сделал тоже. Изменил программу под обстоятельства. Сначала теория, а практика — на ходу. Но Жерар — не Рене. И вряд ли пойдёт вопреки букве закона. Потому между гипотетической вероятностью потери конечности и стагнацией потенциала выбирать не приходится.

- Значит, пока что нам придётся действовать несколько иначе, чтобы проверить твой потенциал. Если ты не имеешь возможности создать клинок, так создай достаточно крепкий барьер, - произнеся эти слова, Жерар слегка кивнул. - И не забывай его поддерживать...

- Хорошо. То есть… так точно, сержант.

Мина переминается с ноги на ногу, прикрывает глаза, пытаясь ощутить тончайшие колебания тени, выдыхает, медленно, долго, принимает защитную стойку — так, будто посохом закрывает лицо. Магия здесь нестабильна, она ускользает, как вода под пальцами, рассыпаясь осколками так и не собранных заклинаний, играет с чародеями злую шутку. Но Мина уже привыкла к такому. В Ферелдене — чем ближе к горам, тем больше — это почти обыденность. Она цепляет поток и сжимает его в кулаке, представляя зелёную рябь барьера, хаос боя, людей, которых следует защитить. Слишком живо, слишком ярко.

Чувствует, как подступает к горлу комок гнева. Вместе с ним — уверенность. Энергия тянется из-за Тени, поток сплетает между собой тяжёлые, крепкие нити. И Мина отпускает его, поднимая правую руку вверх, рвёт там, чтобы создать здесь. Сначала над головой, потом — по-над телом. Скалится, чтобы смочь удержать. Чувствует, как капля пота от волнения стекает по лбу. Главное, не провалить. Не показать себя дурой, никчёмным, слабым магом, который демоны знают как вообще прошёл Истязание. Главное, показать.

Наверное, со стороны все эти потуги выглядят жалко. А может, и нет. Мине не важно. Сейчас — не важно. В её голове почти пусто, всё сосредоточение — на барьере. Она использует свою мощь — силу, подарок Создателя — по полной. Лишь одна мысль греет, не давая сорваться. Тёплый, понимающий голос Наставника:

«Ты справишься...»

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---

Мина морщится, инстинктивно отшатываясь и закрывая глаза, когда с характерным звоном едва всколыхнувшейся Тени столь тщательно созданный ею барьер рушится. Рот открывается непроизвольно, как у рыбы, которую выбросило на берег; на языке всего один вопрос — как, а в мыслях смесь из паники и почти детского восхищения. Успокаивается неохотно, с большим трудом, — за столь явное проявление чувств её по голове не погладят — борясь с желанием запихнуть в самую глубокую дыру Бездны субординацию, подскочить и, засыпая вопросами, начать восторженно прыгать вокруг. За год скитаний она и забыла, как это — тренироваться бок о бок с самыми лучшими магами.

Вместо этого заставляет себя чуть поднять подбородок и распрямиться, по-уставному опустив руки по швам. Вынести всё с прямым, непроницаемым лицом, как и положено рыцарю. Не пошатнуться, когда расстояние между ней и Жераром становится критически, почти интимно близким. Не отпрянуть. И не прильнуть. Мысли начинают путаться, а слова проходят, как сквозь пелену тяжёлого одеяла, медленно, одно через три. Мина слышит, как бьётся у самой шеи сердце. Сглатывает, чтобы не поддаться нахлынувшей панике. Сержант говорит очевидные вещи. Такие же когда-то давно, будто бы целую жизнь и вечность назад, в Кинлохе говорили наставники. Но там они были знакомы с совсем молодых ногтей, воспринимались, как отцы, матери и старшие братья. Одна большая семья и, одновременно, целый Круг. Здесь же не так. Здесь — как с Корвином.

Мина сжимает и разжимает кулаки, прогоняя отчётливую, навязчивую мысль вцепиться ногтями в чужие руки, отбросить, используя пламя и чистую силу, разреветься и убежать. Это не то, что должно ощущать на простой тренировке. Не к возможному наставнику. Не к тому, кто ещё с десяток минут назад просил ненавидеть себя, угрожал сломать деву и выковать рыцаря. Не к орлесианцу. Не ко взрослому мужчине. Блять. Да она даже не знает, что ему нравится, сколько ему лет и не состоит ли он в отношениях. Она ничего не знает. Никогда такого не было и вот…

Да, ей всего-то двадцать четыре, но это не должно быть — так. Это — неправильно.

Если её всё же возьмут, нужно попросить Командира Элен дать ей в наставники старика или эльфа. Или женщину. Или перетерпеть и выбросить это из головы. Как когда-то давно, когда смотрела исподволь на почти двухметрового рыцаря с духовным клинком и доподлинно знала: ни в одной из жизней у них ничего не получится. От чувств одни только проблемы. Они не доводят людей до добра, только до Редклиффа. Для тренировок нужна холодная голова. Для того, чтобы совладать с самой сутью Тени, нужно отринуть любые лишние эмоции. И если Мина не соберёт слюни с пола прямо сейчас, её раскроют и пинком выгонят. Не об этом она мечтала всю свою жизнь. За бездарностью, может быть, — да. Но не потому что девичье сердце — всё ещё сердце, а не кусок кровавника.

- Так точно… сержант.

Прикусывает губу изнутри, стараясь говорить чётко. Выходит же всё равно слишком грустно. Так, будто хочет назвать имя, а не звание. Её эмоции — только её. Не обязательно кому-то другому их знать. Так будет проще. В конце концов, однажды — и чем быстрее, тем лучше — она возьмёт себя в руки. И это закончится. А пока нужно быть примерной ученицей. Знать своё место. И повиноваться чужому голосу. Тот всё ещё говорит верные вещи. Она не должна пытаться впечатлить кого-либо. Барьер, первейшее из заклинаний духа, у опытных магов воздвигается естественно, как дыхание.

Вдох — выдох. Вдох — выдох. Даже дышать, очистить голову от мыслей, куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Они всё равно лезут. Всё равно копошатся где-то на периферии мозга, всё равно приходят и уходят, как навязчивый внутренний голос или шёпот извечной неуверенности и сомнения. Уже через пару секунд хочется закричать, чтобы разрядить внутреннюю тишину. Чтобы перестать слышать. Но Мина лишь крепче стискивает зубы, не цепляясь ни за одну из приходящих мыслей. Они — лишь белый шум. Нечто неизбежное, но ненужное. Она пытается войти в некий транс, дрёму наяву. Почувствовать за сознанием Тень. То, что всегда было в ней. То, что приходило с часами сложной теории или с яркими, взрывными эмоциями. Чаще — со вторым, но второе — куда опаснее.

Ей хочется приоткрыть один глаз и нетерпеливым шепотом спросить: «ну, и что дальше». Но Мина не делает этого, иначе — всё насмарку. Лишь продолжает слушать, как стучит, уже ровно и там, где нужно, в груди, её сердце и замедляется, углубляясь, дыхание. Как опускается и поднимается живот, как едва подрагивают руки и как говорит Жерар. Да, он всё ещё говорит. Прошло всего-ничего, а казалось бы — так много времени. Когда — если — она будет готова, ей скажут. Не стоит бежать впереди табуна. Не стоит пытаться показать энтузиазм и сымитировать бурную деятельность. Нужно лишь верить. И довериться. Старшие знают, как лучше. Не она первая среди кандидатов, не она последняя. Даже если её сейчас вытолкнут за дверь и уйдут, закончив на том, она поймёт. Это тоже будет часть тренировки, на моральное терпение, — которого у неё ни на медный — желание во что бы то ни стало идти к своей цели — а вот этого завались — и выносливость. Так должно быть. И так правильно.

— Хорошо... хорошо... — негромко подбадривает её сержант, словно бы чувствуя, как ученица его постепенно расслабляется. — А теперь, зачерпни энергию. Возьми её в руки, словно чашу и направь в нужное русло. Вылей на выдохе, подкрепи магию дыханием жизни. Подумай о том, кого ты хочешь защитить и направь силы на это. Нет, не думай об остальных. Не думай о том, что собираешься спасти множество жизней, невинных, детей, кошечек и кого-то ещё, нет. В первую очередь защищай себя. Потому что только живой ты сможешь защитить других.

Мина морщится едва заметно. Это так… эгоистично. Так рационально. Так для себя. Она привыкла отдавать в своём даре, потому что магия должна служить человеку, а не человек — магии. Она привыкла служить, как маг и как человек, Кругу или простым людям. Она привыкла жить так и думать о себе — о своём здоровье ли, жизни, банальных нуждах — в последнюю очередь. Но она понимает, что Жерар имеет в виду, потому не злится, отпуская в Тень вспыхнувшую было эмоцию.

Приняв духовный клинок, она перестанет быть простым магом. Даже простым солдатом, агентом или Другом. Она станет на ступень выше. Не только них всех, но даже храмовников. Это большая честь и большая ответственность. Таких на вес золота. И положить свою жизнь просто так, лишив корпус вложенных в человека ресурсов, будет намного эгоистичнее. Она не мясо на убой и не жертва. Здесь не Неварра и мёртвые не помогут живым, даже если очень того захотят. Потому нужно найти компромисс между столь желанным геройством, профессионализмом и логикой.

Выдыхает, черпая энергию: защитить себя, чтобы чуть позже сделать атакующий выпад, уничтожив замешкавшегося противника. Поднимает вверх руку, сжимает её в кулак, но тотчас, перевернув, отпускает ладонь, создавая стену из чистой силы. В этот раз лишь для себя, окутывая тело с головы до пят едва заметным зелёным сиянием. Слышит, как потрескивает, покалывая неприкрытую кожу Тень, а внутри её головы всё вибрирует тончайшей музыкой. Не понимает чего в этом больше — тепла или холода. Наверное, и того и другого вместе, живого переменчивого течения магии.

Наблюдая за процессом и словно бы чувствуя происходящее через прикосновение к плечам ученицы, Жерар одобрительно хмыкает под нос.

— Хорошо. Хорошо. А теперь, расширь этот барьер до шара. Обволакивающий доспех — это определённо хорошо, но иметь пространство для маневра порою попросту необходимо, не говоря о том, что нынешний твой барьер не защитит тебя от всего внешнего вмешательства. Представь, как ты берёшь зачерпнутую тобой энергию — воду, если тебе так проще будет представить — и обволакиваешь ею шар.

Мина кивает, стискивая зубы, а после пытается отлепить уже окутавший барьер от себя, черпает магию свободной рукой, добавляя тонкими нитями в уже стабильное плетение. Трансформирует одно в другое, в этот раз по форме пузыря, — надеется, тот ныне будет покрепче мыльного — а не доспеха. Чувствует, как под полог мантии проступает пробирающий до костей горный воздух, отчего по коже начинают бегать мурашки. Или то от напряжения?

Выдыхает, замедляясь на небольшом диаметре. Сейчас главное — не переборщить, забывшись в детском восторге, наблюдать за расширением с холодным рассудком и держать концентрацию. Даже в огненном шаре размер не имеет значения, скорее — температура, взрывная волна и дальность полёта. Здесь — точно так же. Это сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Но если главное — выжить, а не показать себя, то лучше иметь запас сил в рукаве. Уйти в крепость, а не величину. Качество, а не количество.

Медленно, дюйм за дюймом барьер становится больше, обволакивая пространство. Однако не зря большинство чародеев предпочитают использовать форму, что затрагивает лишь их, а не пространство — такой вариант требует больших усилий, больше энергии, особенно если сотворять подобное без предварительной тренировки. И когда шар увеличивается примерно на десяток дюймов, ноги Мины подкашиваются, и она буквально чувствует, как лёгкие внутри горят от усилий, как голову обхватывает горячий обруч наступившей мигрени.

— Тише. Стой. Остановись, — мягко приказывает Жерар, замечая, как энергия трепещет, как усилия достигают предела. — Не перетрудись. Попробуй продержать ещё несколько мгновений и потом отпусти. Мне не нужно, чтобы ты свалилась в обморок.
- Х… хоро…

Кусает губу, потому что говорить в таком состоянии — по собственной глупости гарантированно потерять концентрацию. Она не будет этого делать. Нет. Как бы не хотела хоть чем-то разбавить снедающее изнутри напряжение. Азы магии, в том числе сильной, выучила ещё в Кинлохе. Иначе не допустили бы к истязанию. Вместо того сильнее жмурит глаза и продолжает дышать: носом, ртом, быстро или медленно — уже не так важно. Главное, дышать и слышать себя. И держаться от мимолётных порывов своими глазами взглянуть на барьер. Тогда магия пропадёт и всё разрушится.

Секунда. Две. Три. Каждая кажется вечностью. С каждым мгновением ноги Мины всё тяжелеют, а руки — начинают мелко трястись, будто слишком сильно их сжала или решила поднять нечто чрезмерно тяжёлое. И в конце — лишь бы не упасть на пределе своих возможностей — она отпускает, тотчас распахивая глаза: лишь бы увидеть, не представить, но увидеть, дело рук своих. Как с едва уловимым звоном по-над Завесой оседает, рассеиваясь, зеленоватая пелена. Испугаться собственной мощи, расстроиться, потому что слаба, или по-детски наивно обрадоваться.

Вместо этого поднимает глаза на Жерара. Хочет прочесть в них хоть что-нибудь: недовольство, злость, одобрение. Увидеть реакцию. Услышать её же, от одобрительного смешка до твёрдого, жёсткого «нет», не будет тебе никакого Корпуса. От орлесианца подобное — уже подарок, но Мина надеется, что перед ней не просто орлесианец. Маги аполитичны и не принадлежат ни к одной расе или стране. Пусть почти всюду — это лишь красивое сказочное оправдание, она верит — в Корпусе всё не так, а его члены стоят на голову выше этого.

- Я выполнила упражнение, сержант. - покачиваясь, пытается принять боевую стойку и выровнять голос, походить на вышколенного солдата, а не затюканного ребёнка; безуспешно. - Жду Ваших дальнейших приказаний.

«… ещё одно такое и я не вынесу...»

Отредактировано Melisandre Raven (2021-09-16 10:07:14)

Подпись автора

А я могла бы позвать тебя на войну И носить под пальто мировую печаль, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

Я могла бы потратить пятнадцать минут И казнить прокурора и палача, Но не заставляй меня в этом тонуть – Я не хочу об этом молчать

---